Когда-то давно в темных подземных храмах, думает Юичиро, верующие поклонялись золотым идолам с глазами из драгоценных камней.
В храме Хикава светло и просторно, пахнет свежим деревом и смолой. Рэй сама по себе – драгоценность: фарфоровая кожа, аметистовые глаза, и черные волосы летят за спиной шелковым плащом. Рэй-сан прекрасна, и какая разница, к какой религии относится храм, если в нем живет твое божество.
Если бы Юичиро мог, он писал бы о ней стихи; не то чтобы он умел это делать, но он бы старался. Он бы очень старался! Если бы еще только сенсей не отыскивал эти злосчастные клочки бумаги с его поэтическими опытами и не запускал их самолетиками в комнату Рэй-сан в самый разгар подготовки к экзаменам.
Вместо этого, когда на Юичиро находит вдохновение, он рубит дрова на заднем дворе храма; это занятие сенсей одобряет. Сенсей щурит темные глазки и говорит, довольно улыбаясь, что, в сущности, и рубка дров, и бумагомарание – это та же работа с деревом, просто топор Юичиро подходит больше, чем кисть и тушечница.
Советы сенсея, как всегда, бесценны; Юичиро любит физическую работу, ему нравится видеть, как под сильными ударами топора разлетаются в стороны чистые, белые на сколах бруски дерева; но все-таки, думается ему, лучше бы он писал стихи. По крайней мере, это занятие больше подходит для часа ночи.
Почему-то именно это же время выбирает для нападения на храм Хикава случайная йома, но в её случае выбор времени ни у кого не вызывает вопросов.

Он не годится в принцы, он не умеет спасать принцесс, он не герой; если потребуется, Юичиро закроет грудью свое божество от демонических атак, но как показывает практика, в этом мало смысла. Ему несложно было бы умереть ради Рэй-сан, но его жертва никому не нужна; поэтому ради нее он живет. 
– Ты меня слышишь? – обеспокоенно спрашивает склонившаяся над ним воительница в красном, и Юичиро с трудом кивает. – Не шевелись пока, у тебя может быть сотрясение мозга. 
Он слабо кивает опять и закрывает глаза на мгновение, и слышит, как воительница бормочет под нос, удаляясь:
– ...о чем я, конечно, у тебя не может быть сотрясения.
Поверженная йома на земле рассыпается белым пеплом, белые хлопья разносит поземкой по всему двору. Смутно различимые в темноте сенши переговариваются между собой, и ветер доносит до Юичиро обрывки слов.
– ...отлично справилась бы сама! Зачем вы приперлись всей компанией?
– Рэй-чан, ты же сама всегда говоришь, что хочешь привлечь в храм побольше народу.
– Но не в два часа ночи же!..
По ночам воительницы еще загадочней и прекрасней – стройные силуэты, полускрытые темнотой лица, и только блестят глаза, когда они украдкой бросают взгляды на случайного свидетеля. Золотокосая воительница смотрит в его сторону с сочувствием. Юичиро краснеет и закрывает глаза.
Рэй-сан, я знаю о вашей тайне.
Он всегда знал, что она отличается от простых людей вроде него; он видел древнюю мудрость в ее улыбке, замечал далекий свет угасших звезд в темных глазах, он слышал забытые песни в звуке ее голоса – словно эхо прошлой жизни, понемногу пробивающееся сквозь облик обычной земной девушки.
Сейчас, в образе сенши, она будто сбрасывает вуаль, за которой прячет свой неземной свет: ее сила ощущается даже на расстоянии, ее аура подавляла бы и подчиняла Юичиро, даже если бы он не был рад подчиняться; должно быть, это и есть ее истинный облик.
Закончив с йомой, сенши разбредаются по всему двору. Кто-то из них легко, как кошка, запрыгивает на покатую крышу хозяйственной пристройки, и под каблуками туфель звонко цокает черепица. 
Юичиро вовсе не так глуп, как они думают, он многое замечает, пока сенши считают, что он валяется без сознания. Любящее сердце обостряет чувства: оглохнув, ослепнув, он видел бы сердцем. Но некоторые вещи он предпочел бы не знать.
Он замечает взгляды, бросаемые украдкой прекрасной воительницей на рыцаря в смокинге. Он догадывается, как учащается биение ее сердца, когда она встречает ответный теплый взгляд; видит, как розовеют ее щеки и блестят глаза.
Юичиро зажмуривается и отворачивается.
Он предпочел бы не видеть.

В ясном ночном небе белеет луна.
В темной траве белеют разбросанные бруски свежего дерева. Стрекот цикад разносится по всему двору храма – или, может, это звенит в голове у Юичиро, потому что, честно говоря, последствия удара йомы еще не прошли до конца.
Вынырнувший из-за угла хозяйственной пристройки Мамору вздрагивает, когда Юичиро задевает его плечом.
– Это ты, Юичиро-кун, – говорит он немного смущенно. – А я тут мимо шел, решил зайти. Хотел передать Рэй распечатки. Но уже, наверное, поздно.
Конечно поздно, на дворе два часа ночи. Но в руках у Мамору действительно стопка белых листов.
Юичиро принимает их в руки.
– Извини, что побеспокоил посреди ночи, – виновато улыбается Мамору и добавляет: – Не говори Усако про распечатки, хорошо? Если она узнает, что я помогаю Рэй, в то время как отказываюсь решать что-либо для нее, она съест меня живьем.
Юичиро кивает. За длинными волосами так легко прятать улыбку.
– Не беспокойтесь, – глухим шепотом отвечает он. – Я никому не скажу.
Мамору растерянно моргает, кивает в знак согласия и уходит, спотыкаясь в темноте о разбросанные дрова. Юичиро долго смотрит ему вслед.
Юичиро не ревнует и почти не завидует. В конце концов, смокинг ему никогда не шел.
...Когда пять девушек сворачивают за угол храма, производя вместе не меньше шума, чем одна йома, Юичиро все еще смотрит в сторону каменной лестницы.
– ...! Кто разбросал тут повсюду дрова?!
– ...нечего являться ко мне в храм посреди ночи, ты не пророческое видение!
– Я знаю пословицу по этому поводу, – бормочет Минако, ухмыляясь. – На дворе трава, на траве дрова...
– ...не руби дрва, – подхватывает Усаги, – на трве дрв... брр... Ой, Юичиро-кун.
Они умолкают, но всего на мгновение. Первое время, оказываясь застигнутыми на месте сражения с йомами, они еще смущались. Но со временем даже такие ночные встречи входят у сенши в привычку.
– А мы тут мимо шли, – сообщает Минако, хихикнув. – И решили заглянуть к Рэй-чан. 
– За распечатками, – встревает Макото. – Усаги-чан потеряла свой сборник задач и так волновалась, что не могла уснуть.
– Аха, – зевает Усаги. – Эт была моя идея. А вы еще говорите, что я безотвест... безот... пст... хррр....
– Подготовка к экзаменам – это очень важно, – выдает на автомате сонная Ами.
Юичиро улыбается и протягивает ей стопку листов. Ами смотрит на них расфокусированным взглядом. Макото перехватывает распечатки одной рукой, другой ловит пошатывающуюся Ами и бросает через плечо:
– Ну, мы пойдем еще погуляем. Спокойной ночи, Рэй-чан, Юичиро-кун.
– Вечерние прогулки способствуют здоровому сну, – сообщает Минако, волоча за собой сопящую Усаги.
– Нет, – вяло возражает Ами, – лучше всего здоровому сну, как правило, способствует сон.
Они бредут, спотыкаясь, к лестнице, и некоторое время на фоне белого камня можно различить их силуэты.
– Что за дурацкая привычка объяснять свои глупости экзаменами, – выдыхает сердито Рэй, когда двор наконец опустевает. – Как будто это дает им право поднимать меня посреди ночи.
– Да, Рэй-сан, – соглашается Юичиро, – как будто они не знают, что в вашем колледже другая программа.
Рэй умолкает, смотрит на него тревожно, будто пытается угадать, как много он знает, и от этого у Юичиро щемит сердце. Она стоит совсем рядом, такая хрупкая и смелая, прямая, как стрела, словно тяжесть, которую она несет, совсем не давит на ее плечи. Юичиро не хватает смелости признаться в своих чувствах, он знает, что она не ответит на них – она любит другого; но он хотел бы, чтобы Рэй-сан знала: он никогда не бросит ее и не предаст. 
Юичиро посвящен в ее тайну уже давно, еще с того зимнего вечера на горнолыжном курорте, с неосторожно оброненной при нем фразы, с громогласного заявления снежной йомы – но он молчит до сегодняшнего дня, когда ему так хочется ее ободрить.
– Не бойтесь, Рэй-сан, – шепотом говорит он и робко протягивает руку, чтобы коснуться ее плеча. – Я никому не выдам вашу тайну. Никто не узнает о том, что вы – Сейлор Мун.
Что бы ни случилось с ним, что бы ни случилось с ней...
Рэй щурится, будто от ветра, смахивает волосы с лица, вытирает уголки глаз.
– Юичиро, – говорит она сдавленно, и невозможно понять, от чего дрожит её голос: от смеха, слез или ярости, – Юичиро, какой же ты дурак!
...одно он знает точно: он никогда не заставит её плакать.