День клонился к вечеру, и закатное небо алело потеками акварели. Солнце золотило железные прутья ограды, нестерпимо блестело в окнах школы. Закончился очередной учебный день, и стайки детей во дворе постепенно растекались от ворот, шумя о чем-то своем.
Он был уверен, что найдет ее именно в таком месте, и слегка улыбнулся, завидев приближающийся к воротам женский силуэт. Женщину, которая была кошкой в прошлой жизни, невозможно не узнать.
Она поправила ремешок сумочки на плече, отбросила за спину черные волосы и только тогда заметила его, ждущего на другой стороне улицы. Кажется, у нее перехватило дыхание. Или, может, это осталось игрой его воображения.
— Здравствуй, — проговорила она, разворачиваясь к нему и чеканя каблучками шаг.
— Давно не виделись, — сказал он, беря ее за руку.
— Давно, — согласилась она, и улыбнулась, уточняя. — Целую жизнь.
***
Никто не подозревал, что так случится, даже Плутон — хотя, говоря о Плутон, никогда нельзя было знать наверняка. Перейдя границу второго тысячелетия, Земля провалилась в ледяной сон, застыв под снежным одеялом, — а затем, как и было обещано, проснулась, разбуженная силами Серебряного кристалла и сенши Солнечной системы. О том, что произошло потом, можно было только догадываться: когда кошки очнулись ото сна, на Земле расцветала первая весна двадцать второго века, а память о сенши истаяла с последними следами ледяного саркофага.
Артемис предполагал, что Серебряный кристалл исчерпал силы Серенити, и следом за ней поддерживавших ее сенши и принца, отправив их на очередной круг перерождения. После продолжительных поисков среди людей Луна вынуждена была смириться. Теперь им оставалось только ждать.
Кошачий век оказался недолог, и вся их жизнь пролетела рядом с семьей Цукино: Икуко не помнила свою дочь, но осталась привязана к её кошке. Время текло дальше, отсчитывая дни и годы, все больше отклоняясь от когда-то давно заданной линии. Иногда Артемис думал, что этот процесс начался задолго до ледяного сна планеты: капля за каплей их действия в настоящем подтачивали обещанное им будущее. Может быть даже, они сами были в этом повинны.
И все-таки мираж хрустального города маячил где-то на горизонте, волшебной сказкой — отказаться от него было выше их сил. Это значило бы отказаться от привычного будущего, в котором все расписано в деталях наперед, от милых и глупых девочек, опекаемых хранителями ото всех бед, от прекрасной королевы и мира без войн и ненависти. Признать, что теперь их судьба только в их руках.
Что они больше никому не нужны.
***
Она не назвала ему своего имени, и ему даже в голову не пришло спросить: для него она оставалась Луной в любой реинкарнации, несмотря на то, что была теперь человеком. Определенно, их карма должна была улучшиться годами верной службы.
Привыкать к ее новому облику было забавно и странно.
Она пила кофе маленькими глоточками, удерживая чашку на весу, и черкала по салфетке графики шариковой ручкой. Путаница линий, теснящихся на клочке бумаги, отдаленно напоминала силуэтом арфу — парабола и пересекающие её десятки ровных струн.
— Обычно первое проявление сил сенши приходится на возраст от двенадцати до четырнадцати лет. Мне удалось получить доступ к данным по средним школам в Токио. Свою я проверила уже давно. Увы, все мои ученицы милые, но совершенно обычные девочки. Хотя английский они не любят совершенно так же...
Артемис слушал ее, бездумно разглядывая возникающие на салфетке расчеты. Его надежда найти сенши в первом же перерождении пропала с первой протекшей жизнью. Солнечная Минако оставалась миражом на горизонте тридцатого века, и Артемис постепенно привыкал жить без нее. Пудреница-полумесяц хранилась дома запертой в ящике стола — брать ее с собой в офис он не решался, опасаясь насмешек.
Когда Луна, закончив объяснения, щелкнула замком сумки, он заметил среди вороха распечаток связанные резинкой четыре разноцветных ручки, и с улыбкой подумал, что брошь наверняка хранится в косметичке.
Он вызвался проводить Луну домой из кафе, и та кивнула, погруженная в расчеты. По её вине они едва не заблудились — Луна привычно свернула на ведущую к дому Цукино улицу, и только обнаружив на его месте новостройку, вздохнула и развернулась обратно.
Прощаясь у подъезда дома, он наклонился поцеловать ее и почувствовал, как Луна задерживает дыхание и замирает, сжимаясь в комок. Он выпрямился и отступил на шаг назад, убирая руки с ее плеч.
— Прости, — шепотом сказала она, избегая его взгляда. — Как только мы найдем их, все вернется на свои места. До завтра?
Артемис махнул рукой, и Луна несмело улыбнулась в ответ. А затем растворилась в темноте подъезда.
Артемис постоял немного у двери и побрел прочь. Диана осталась в том же далеком будущем, за которое Луна продолжала цепляться, отказываясь быть счастливой здесь и сейчас, вместе с обязанностями хранителей, долгом, и кажется, почти всем, что могло их связывать.
Почти.
И этого было не так уж мало.
До тридцатого века оставалось еще семьсот лет, семь жизней из девяти, и множество попыток.