«- А голос совсем такой, как прежде.
Знаешь, я годы жила в надежде,
Что ты вернешься, и вот – не рада.
Мне ничего на земле не надо…»
( А. Ахматова, «Так отлетают темные души»)

«…Смерти нет – это всем известно,
Повторять это стало пресно.
А что есть – пусть расскажут мне…»
(А. Ахматова, «Поэма без героя»)

Первое, что я увидела, с трудом открыв глаза, – был грязно-белый потолок с мелкими трещинками в центре. Это было совсем не то, что я ожидала и хотела видеть. И тогда я решила заснуть – если уж так, то просто посплю. Все лучше.
- У меня будут к Вам вопросы, мисс. – строго сказал врач и сурово взглянул на меня.
Он пришел ко мне на разговор по душам через неделю.
- У меня к Вам тоже, - также строго ответила я.
Видимо, такой наглости  подданный Гиппократа никак не ожидал, и поэтому меня достаточно быстро оставили в покое. И вопросов больше никто не задавал. Возможно, это к лучшему. Хотя я могла ответить на все - заготовила ответы заранее. Я вообще хорошо подготовилась. Да и импровизация мне всегда давалась легко – как - никак я профи в своем деле. Была. Да, я была хорошей актрисой когда-то.

А еще через неделю я была уже дома. В своей квартире. Так странно и непривычно было ощущать столь привычные мне вещи. Я не чувствовала  себя заново рожденной, получившей второй шанс на исправление ошибок и на пожизненное искупление смертного греха, во мне не открылись сверхъестественные способности, не появился «третий глаз»… и я совсем не чувствовала благодарности к своим «спасителям».
Вот уроды…Я чувствовала раздражение. А вообще - то мне было все равно. Мне давно было все равно, может поэтому-то я и решила не тянуть… Говорят, равнодушие – хуже ненависти.
Я села за стол и стала есть апельсин. Чем-то я напоминала себе героиню нудного романа нудного Коэльо, но лишь отчасти. В любом случае повторять попытку мне было лень, да я и не любила повторяться. Я такая была, что называется, оригинальная девица…Стоп. С этого места поподробнее.  Я взглянула на календарь, вспомнила, какой на дворе год, и, поднапрягшись и поднатужившись, подсчитала, что я уже давненько не «девица». А точнее, мне перевалило за тридцатилетний рубеж. Не мало, надо сказать, перевалило. Психотропные препараты, которыми меня накачали в клинике, чуть смешали мою память на такие мелочи…Ну, да и какая разница, собственно. Не важно.
Я доела апельсин и легла спать.

                                                                        ***
Меня  пригласили сниматься. Видно, из жалости. Я уже семь лет  в «простое», и за эти годы сильно  «увяла». Если объективно – я бы сама не взяла себя сниматься. Весь бюджет уйдет мне на грим и на спецэффекты, чтобы сделать меня чуть поплотнее. Я думала, родной кинематограф преспокойно про меня забыл, и даже смирилась с таким раскладом. «Простой»  - это всегда тяжело в первые три года. Особенно после оглушительного успеха, после молниеносного взлета. Особенно после Голливуда.  Но не я первая, не я последняя. Таких актрис -  взлетевших, просверкнувших и угасших   - тысячи, если не миллионы. У меня все -  как у всех. Сначала пыталась звонить на студии, агентам, менеджерам, друзьям-сценаристам…кому угодно. Пыталась бегать по арт-кафе, ресторанам, выставкам, показам, где обычно тусовалась богема. После трех лет непрекращающейся надежды и веры – сомнения и тоска, закрадывавшиеся в сердце. Приходилось занюхивать их коксом и запивать виски. На тренировки, бассейн и салоны красоты тратиться уже не хотелось, и было лень. Маленькие роли в театре удовлетворения не приносили. И я решила забить. После четвертого года стало все равно. Кокс приелся, точнее - принюхался. Виски – припился. Стало на все наплевать. Последние годы я изредка занималась озвучкой фильмов. Сначала это были высокобюджетные иностранные картины, а потом – все чаще мексиканские сериалы. В деньгах я не нуждалась – магазин моей матери приносил стабильный доход. Но все это – лишь декорации, а по-настоящему мне было – все равно. Потом мне исполнилось тридцать, я была уже не первой свежести, и жизнь моя  - тоже свежестью не блистала. Вот и все. Энд, но совсем не хэппи.
Вчера  в моей квартире раздался звонок – звонили со студии. Стоило только умереть – и жалкую актрису  вспомнили в киноиндустрии. Что ж,  похоронный пиар – тоже пиар. Но я почему-то была уверена, что  моя кончина пройдет незаметно. Ну а воскрешение  - тем более. Все-таки, видимо, клиника «растрепала». Там меня узнали, и не погнушились доложить всемогущей прессе о таком «курьезе» некогда известной личности. Обо мне тут же вспомнили, вспомнили мои награды и мои заслуги и решили, что нужно срочно помочь отчаявшейся дамочке, покончившей было с собой, но не до конца.
Увидев название сценария, я сразу поняла – обыкновеннейший ширпотреб. Чушь собачья, к тому же. Даже после семи лет затишья сниматься в дерьме я не собиралась. Тем более, когда тебя приглашают из жалости. Оставлять в экранной вечности грязные «плевки» - это не для меня. Во мне всколыхнулась давно забытая актерская гордость, и я взяла и отказалась.
Такого от меня не ожидали – «да что она о себе возомнила, жалкая немолодая актрисишка, она должна молиться на нас за то,  что ее вообще вспомнили!!!»
Но через три дня после первого звонка мне позвонили уже со студии покрупнее и предложили прийти на собеседование и пробы для одной из главных ролей. Эту студию я хорошо знала и решила съездить поболтать с  продюсером и режиссерами. Для этого даже тщательно причесалась с утра. Правда пряди седых волос уже никуда не денешь, а краситься было некогда…
Очередной малобюджетный  мистический триллер, оных наш кинематограф штамповал  по десятке в год, назывался так же штампованно красиво – «Тьма горных вершин». И я долго хохотала, запрокинув назад голову, когда узнала , на какую роль меня приглашали.
- Демонесса из горной пещеры? Да еще и престарелая?? – это было презабавно.
Меня поправили:
- Очень сексуальная и роскошная престарелая демонесса…
-Это меняет суть дела, конечно, - тут же приняла серьезный вид я.
Выйдя на улицу, я подумала, что создатели фильма наверняка так и не поняли, почему эта «спесивая выскочка», как меня раньше называли, отказалась от участия в их  шедевре с шедевральным названием.
Я шла по шумным улицам города, никуда не торопясь и впервые начиная думать…Впервые думать  - за долгое время. Анализировать, размышлять и вспоминать…Раньше это было мне больно, потом – тяжело. А потом – скучно…
Я думала: мой первый фильм сразу стал для меня взрывом, из которого появилась моя Вселенная – моя жизнь, мое творчество. Мой первый фильм стал взрывом и в мировом кинематографе. Фильм номинировали на «Оскар» как лучший иностранный. Меня – как лучшую иностранную актрису. Я оказалась  «Прорывом года» - мне было всего 19 лет. А потом… Я полетела в Америку. Так сбылась мечта идиотки. Дальше – как сон.  Приглашение сниматься в Голливуде у самого Тарантино. То время стало для меня сказкой; меня снимал Тарантино, меня любил сам Тарантино, я спала с самим Таратино… Потом мне предложили роль в фильме Вуди Аллена, и мне казалось – этого не может быть…Редко у кого из японских актрис бывает такое головокружительное начало карьеры. Из-за очень необычного цвета глаз и волос  для азиаток, очень европейской внешности и хорошего английского я застряла в Голливуде надолго. Парамаунт снимал меня беспрестанно, предложения сыпались днем и ночью. Я была молода, талантлива, искрометна и улыбалась каждому рассвету своей жизни. Мой цвет глаз производил на режиссеров необъяснимое впечатление, и стал решающим фактором для выбора дублерши главной героини в знаменитых «Мемуарах гейши». Конечно, я не сыграла там главной роли, но лишь потому, что исполнительница уже была утверждена, когда меня заметили. Исполнительница была утверждена, но совсем не умела двигаться. И стали искать дублершу… И нашли – меня. Я танцевала как лесная фея и имела те самые «глаза цвета дождя». Мое имя осталось за кадром, но  моя тщеславная самолюбивая сущность тешила себя абсолютной уверенностью в том, что я была бы лучшей Саюри.
Жизнь бурлила и кипела, взрывалась звездами, мириадами огней, дурманила, кружила голову, заставляла забывать обо всем на свете. А потом – взорвалась окончательно.
Крах в мою жизнь пришел вместе с синими глазами моей первой любви. Ну да бог с ними… Точнее – совсем не бог, а наоборот.
Умерла моя мать, мне пришлось вернуться домой. Я еще снялась в двух картинах, и наступило ОНО…Затишье. А мне было только 26 лет, и мне так хотелось жить, творить, чувствовать, дышать…
Размышляя так, я почти дошла до своего дома и только тут заметила, что на улице – весна.
Совсем такая же весна, как раньше. И мир полон белым кружением лепестков....как в детстве. Но я была – неудавшаяся актриса. Неудавшаяся самоубийца. И к тому же мне было все равно.

                                                                               ***
Через три недели, после того, как я открыла глаза и увидела белый в трещинках потолок, и через неделю моего пребывания дома, в одну из ночей я никак не могла заснуть. Это было не странно – бессонница мучила меня последние лет пять. Привычным путем с полузакрытыми глазами я доковыляла до ванной комнаты, привычным жестом распахнула зеркальную дверцу шкафчика и обнаружила, что все запасы снотворного я ловко растворила в себе три недели назад. Да, это был достаточно тривиальный способ, но со смертью я тогда решила не оригинальничать. Я чертыхнулась, закрыла дверцу шкафчика, и эта самая дверца отразила то, что я не видела уже чертову пропасть лет, и что совсем не в настроении была видеть.
«Надо было не чертыхаться», - подумала я и обернулась.
- Ты специально это устроила – чтобы привлечь мое внимание? – тихо спросил он меня и изогнул бровь.
Это нужно было обдумать – я опустилась на край ванны и закрыла глаза. Для этого ли я проглотила две полные баночки качественного снотворного? Для этого ли я решила взять на душу такой грех?  И вообще, не для этого ли каждая минута моего существования вот уже двадцать лет?... Я открыла глаза. Посмотрела на него. Я смотрела на него и думала – как в первый раз. За двадцать лет он не изменился. За двадцать лет не изменилось ничего. И все же…я. И тогда я сказала:
- Если бы ты спросил это у меня хотя бы пять лет назад, я бы ответила  - да. Если бы ты пришел ко мне хотя бы пять лет назад – я умерла бы от счастья. Ты и сам это знаешь. А сейчас…
- А сейчас?
- А сейчас ты можешь идти.
Он стоял, небрежно облокотившись на дверь, усмехался краешком своих губ и не верил ни одному моему слову. А мне было все равно. Я и сама никак не могла в это поверить – в то, что мне наплевать…

Когда я видела его последний раз – тоже была весна. Он стоял рядом со мной на набережной, ветер прятался в его волосах, соленые брызги таяли на губах, а я заглядывала в его глаза,  пыталась проникнуть в самую глубь и синь и найти там свое отражение. Он молчал, я молчала тоже. Кричало  все у меня внутри. Мне хотелось так многое сказать ему, но я молчала. Мне хотелось, чтобы он сказал только одно…Но он ничего не произнес. Это было давно. В последний раз.
И тогда как раз случились семь лет «простоя», и каждую минуту я ждала, когда он снова коснется меня рукой, и пусть  даже ничего не будет говорить, только слегка коснется и исчезнет. Мне и правда не нужно было большего. Как ужасно, но…я согласна была даже быть просто «ковриком» у его ног. Я согласна была больше вообще не сниматься, только бы он…только бы увидеть его.
И вот теперь, когда это свершилось, когда он был так неизмеримо близко   – я чувствовала только всепоглощающее закручивающееся НИЧТО внутри себя…
***
Утром  снова зазвонил телефон. На этот раз звонила старая подруга. Та самая, которая вломилась ко мне в квартиру, когда я тихо и мирно отходила в мир иной. Разговаривать мне совсем не хотелось.
- Наруууу, - жалостливо протянула она в трубку, - скажи честно, ты сделала это из-за любви?..
- С чего ты это взяла?, - спокойно поинтересовалась я.
-Ну… нельзя же просто так. Нужно, чтобы была причина. Любовь – самая частая причина…
- Знаешь, я тут подумала – хорошо было бы тебе пойти.
- Куда? – удивилась подруга.
- В задницу, - посоветовала я и отключилась.

И тут я осознала, что ведь подруга действительно права, и причина самоубийства должна же иметь место быть?...И с еще большим страхом осознала, что у меня причины не было. А просто мне стало скучно до зубовного скрежета. И все равно. И когда я представляла, как эта жизнь тянется дальше – было невыносимо. Вот и все. Это неправильно, но именно так все и происходило в моих мыслях.
Пролежав на холодном полу в ванной комнате половину ночи, я почувствовала утром, что заболела. И почувствовала, что как бы я ни старалась отгородиться от всего мира и от себя, но мои воспоминания жили своей собственной жизнью. И отгородиться от них у меня не выходило…
Как - то однажды меня спросили – была ли у меня первая любовь?
Глупый вопрос. У кого ее не было?
Вопрос был задан на  пресс-конференции в Сан-Франциско после премьеры кинофильма, который был снят Голливудом, одержал победу на Каннском фестивале, и в котором я блистала в качестве исполнительницы главной  роли. Фильм - про любовь, черт бы ее побрал. Я играла японку и любила американского солдата. И все бы было ничего, но происходило в сороковые годы ХХ века. И родители моей героини жили недалеко от Хиросимы. Вобщем, зрители выползали из кинотеатров в ступоре или слезах, а Канны вдруг взяли и признали нас лучшими.
Итак, вся пресс-конференция в Сан-Франциско была пропитана духом любви, и вопросы такого характера сыпались один за другим. Я сидела рядом с исполнителем главной роли, таким блондинистым, загорелым и невероятно обаятельным, типичным американцем, спокойно отвечала на вопросы, потягивала воду с лимоном и изредка томно переглядывалась с режиссером. Я знала, что мой «американский блондинистый солдат» глаз с меня не сводит, и все журналы пестрят заголовками  о моем с ним головокружительном романе, но это меня не волновало. Меня волновал с самого начала съемок  наш седовласый режиссер, которому перевалило за полвека. И, кажется, я волновала его тоже. Сегодняшняя премьера это подтвердила, я была полна предвкушения и сладостного предчувствия долгожданного «слияния» с драгоценным отцом-режиссером, и, наконец, очень желала насолить Тарантино, разрыв с которым произошел не так уж давно. Я помню,  как сейчас, как сделала глоток  воды и нежно облизнула губы. Неуловимый жест, но объект моих вожделений не мог не заметить его. И именно в этот момент из глубины зала, из толпы корреспондентов раздался  вопрос…
Я ведь могла бы не отвечать, правда? Или ответить что-нибудь незначительное, или перевести в шутку… Соврать, в конце-концов. Но почему – то тогда, в оглушительной тишине, наступившей в помещении, где проводилась пресс-конференция, я сказала правду. Ну и что? Мне же все равно не поверят.
- Нью-Йорк – Таймс. У меня вопрос личного характера к главной актрисе. А у  Вас была первая любовь? Настоящая?
Я тогда даже не задумалась.
- Да…я очень сильно любила. В первый раз.
«И в последний», - пронеслось  в голове. Зачем?
- Мне было пятнадцать лет и я влюбилась в демона.
Зал взорвался смехом и аплодисментами. Мой блондинистый партнер наклонился к моему уху и прошептал, что у японцев очень своеобразное чувство юмора. А мне почему-то было совсем не смешно. И это - правда…
Но девушка в пошловатом нежно-сиреневом костюмчике и с неестественно пепельными волосами, выжженными до предела, не смеялась тоже. Мы встретились с ней глазами и молчали.
- Нью-Йорк – Таймс,  у вас еще есть вопросы?
- Только один. А он?...
«Хотела бы я это знать сама…»
- А он меня не любил. Он же демон, – тихо вырвалось изнутри.
Сама того не желая, я озвучила то, что никогда не выносила на солнечный свет. То. Что сидело в глубине, и, как я думала, давным-давно стерлось, выветрилось из меня… и когда я это озвучила, стало почему - то трудно дышать.
- Таймс, не забудьте опубликовать это признание нашей «звездочки» на первой полосе, - съюморил продюсер картины. – Пожалуйста, далее…
Пресс-конференция продолжилась, я отвечала на вопросы, все так же на меня смотрел влюбленным взглядом «американский солдат», так же я улыбалась режиссеру, но что-то было уже не «Так же»… Что? Я искала глазами в зале девушку в сиреневом костюме, но не могла найти. Когда все закончилось, и мы встали под бурные овации прессы, режиссер наклонился ко мне и спросил: «А что же стало с твоим демоном?». «Он умер» - просто ответила я. Режиссер расхохотался: - « Теперь я понимаю, почему ты такая восхитительная актриса…». «Знаете, в чем штука? Если нужно, чтобы тебе не поверили, всегда говорите правду. Снимая фильмы, мы часто лжем, и мир нам верит. Но иногда этот прием не срабатывает, если честно…». Не знаю, понял он тогда хоть что-то из того, что я сказала. Мне было уже все равно – я увидела девушку-корреспонденку из «Таймс». Она была никакой не корреспонденткой. Потому что рядом я увидела…Вот и все.
На мне было «маленькое черное платье», которое сидело идеально. Но тогда ткань сдавила легкие так, что кислород перестал поступать к ним. Я посмотрела на режиссера, взяла его под руку и сказала:
-А может и нет.
-Что?
-Может и не умер, тот демон.
- Милочка, ты очаровательна! Слушай, а не снять ли нам следующий фильм про демона? Поведаем миру историю твоей первой любви?
И тогда я расхохоталась тоже. А потом повернулась спиной к залу и потянула режиссера на выход.
Мой седовласый «гуру» тогда не подозревал, что больше он не снимет ни одного фильма. А я так и не пересплю с ним. Через неделю после той конференции «Таймс» напишет: кровоизлияние в мозг. Но я знала, что не в кровоизлиянии дело.
***
Я никогда особо не любила чай. За годы жизни в Америке я стала боготворить кофе. Это странно для японцев, и поэтому  я предпочитаю здесь ходить в американские забегаловки. Знаю парочку, где отменно готовят кофе. Но сейчас я решила сделать его сама. Вышло совсем неплохо. Я сидела одна на кухне, пила кофе, изредка давилась кашлем, и постоянно – воспоминаниями. Наверное, все - таки это – побочный эффект самоубийства.
Я посмотрела на себя в зеркало и подумала, что сон мне необходим. Как-никак, «шоу продолжается»… А потом я заметила свою фотографию. На эту фотографию я старалась не смотреть все семь лет своей невостребованности. Тяжело смотреть на себя - Ту, какой была когда-то.… Но вчера эту фотографию трогали, потому что она была сдвинута и стояла не там, где должна быть. Значит, и он смотрел на меня – Ту…Это был один из снимков на красной дорожке, но неожиданность «била из него ключом», а потому – вместе с ней естественность, легкость и неповторимость. И глаза… Глаза сияли рвущим душу на части светом. Все просто… Я была счастлива на этой фотографии. Волосы, собранные в прическу лучшим стилистом, ресницы, достающие до бровей, неуловимый поворот головы и улыбка… Я смеялась  как ребенок, и теперь сквозь время эта фотография несла мой смех… На мне - платье от Chanel, сделанное самой Великой Коко. Не просто вещь Дома Chanel, а бессмертное творение самого мастера. И я была первой, кто надел это платье. Я могла сказать об этом с уверенностью. Платье мне подарил он. Он знал Коко. Возможно, даже спал с ней. Все это было мне не важно, а важно только то, что я стояла на Красной дорожке в платье Коко Шанель и смеялась от счастья. Я знала, что он идет за мной следом, и счастливей меня в тот момент не было никого в этом мире. Ни в этом, ни в том, ни в каком-либо другом. У меня не осталось совместных фото с того фестиваля, но…на этом снимке он ощущался еще сильнее, чем если бы был изображен в упор. На снимке - запечатлена я, а я была пропитана им до  кончиков ресниц. Пропитана счастьем.
Я убрала фотографию в шкаф, заперла дверцу  на ключ, потому что … больше никогда не хотела смотреть на нее.
В тот день я решила не ложиться спать, а съездить в парикмахерскую. На это у меня было две причины: нужно было закрасить седину, и нужно узнать ответ на один вопрос. Все - таки воспоминания сделали свое дело – я хотела ответ. Зачем? Ведь теперь все - неважно. Если бы я знала  - зачем…
Ехать нужно было  в самый центр города, там, в элитном салоне красоты со странноватым названием «Лисья нора» работала одна девица, которая как раз сейчас мне и была необходима. Работала она там недавно, и, в отличие от предыдущей коллеги, скорее всего, не знала меня. Но я-то отлично ее знала. Было время, когда я довольно часто каталась в эту парикмахерскую, но вот уже несколько лет моя нога не переступала порога «Лисьей норы». Я вздохнула и завела машину. Идти пешком меня не прельщало, но бесило то, что салон находился в центре, а значит, придется постоять в небольшой автомобильной «пробке».
За годы, что я там не была, ничего не изменилось. Те же толпы восторженных богатых клиенток, те же безумные цены и все то же придурковатое название. Девушку, которую я искала, не заметить было невозможно. Даже если бы я ее не знала, то сразу поняла, кто именно мне нужен – ядовито - красные волосы и слишком красивая внешность. Я усмехнулась: неисправим. Эстет хренов.
Я без очереди прошла мимо стойки администратора, не обращая внимания на протестующие оклики, и подошла к своей красотке. Красотка вопросительно на меня посмотрела.
- Дорогуша, - сфамильярничала я, снимая темные очки. – Мне срочно нужен твой босс.
Глаза красотки потемнели, а воздух вокруг меня сгустился. Я преспокойно уселась на кресло перед ней и закинула ногу на ногу, наслаждаясь произведенным эффектом. Подбежала администратор:
- Госпожа, наш салон работает только по записи! Прошу Вас…
Администратор была по виду очень нервная европейка, и мне не знакома. Не мудрено – персонал салона долго не задерживался на этой работе. Если вообще задерживался в этой жизни.
Я метнула взгляд на бейдж моей красавицы и усмехнулась. Ничего не меняется. Шичи. Седьмая, значит, на данный момент.
- Милая Шичи сейчас все уладит, мисс. Не так ли, дорогуша?
Бесить их всегда доставляло мне эстетическое удовольствие. А обращение «дорогуша», я точно знала, они ненавидели.
«Милая Шичи» процедила сквозь зубы:
- Все в порядке, миссис Штейнберг.
Я поудобнее устроилась в кресле, с интересом наблюдая, как миссис Штейнберг с растерянным стеклянным взглядом  отходит на свое место.
- Ну, какая по счету миссис Штейнберг за последние три месяца? – весело поинтересовалась я.
- Что вам нужно  от меня? – прошипела Шичи.
Вот так всегда. Я вздохнула и ответила:
- Стрижку и укладку.
Глаза девушки сузились и засверкали.
- Полегче-полегче, милая…У вас там что, плохо с погодой? Магнитные бури? - мне стало надоедать. Не люблю людскую тупость. И нелюдскую тоже. – Сейчас ты приведешь в порядок мою голову, а потом свяжешься с твоим прекрасным боссом и скажешь ему, что я буду ждать его через час там, где всегда.
Шичи набрала в легкие воздуха…
- Мисс Осака. Моя фамилия – Осака. Так и скажешь., - опередила я вопрос, а возможно и удар. – Ну, что? Начнем, дорогуша? Я вот тут думала сделать еще и ламинирование…Как, кстати, твое настоящее имя?
***
Старое открытое летнее кафе в старом парке. Оно было здесь,  сколько я себя помню. Легкие изящные столики на витых ножках, кружевные скатерти… Все так изысканно и невесомо. А вокруг – розы. Розовые кусты заключали кафе в колючий круг объятий. Всех оттенков и сортов, они словно наполняли мир тысячами красок жизни…Тяжелый аромат плыл по воздуху, слегка кружа голову.  Наверное, из-за роз это было любимым местом моего старого знакомого. А еще здесь готовили умопомрачительный каппучино.
Я не спеша потягивала  свой любимый кофе и разглядывала редких посетителей. Знакомый опаздывал, но это было так характерно для него. Я занялась подсчетами, сколько же мы не виделись с ним. Выходило - очень много. За соседним столиком целовалась парочка влюбленных, за дальним столиком какой - то очкарик почти слился с ноутбуком, а с аллеи парка за кустом, около которого сидела я, доносился противный голос торговца, рекламирующего свой товар для туристов. Я почувствовала, что снова тону в воспоминаниях, и чтобы не увязнуть совсем, решила пройтись. Внезапно меня привлек неряшливый торговец и тот товар, к которому он зазывал прохожих. Обереги и талисманы от темных духов, нечистой силы и прочих демонов.
«Нашел, чем торговать в парке средь белого дня», - скривилась я.
Но мне стало весело и любопытно. Я подошла, взяла один оберег в руку и спросила:
- А это правда помогает?
Торговец обиделся:
- Вот Вы купите себе талисман, а потом рассуждайте, госпожа. Если повесите такой талисман дома, злых духов как не бывать. А если на себе носить будете, то…
-Боюсь не поможет, - грустно перебила я. – А вам помогает? Вы встречались с темными духами?
Торговец меня забавлял, и я решила поболтать с ним. Но обиженный старикашка был не настроен разговаривать.
- Вы, леди, либо покупайте, либо проходите дальше. Не мешайте. Не верите – не надо. Когда поверите, вспомните старика, да поздно будет.
Я улыбнулась снисходительно.
- А не верите – потому что не сталкивались еще, - старик нахмурился и сплюнул в сторону.
- Ну почему же, - задумчиво протянула я. – Не только сталкивалась, я даже спала с одним.
Старик распахнул глаза и прикрикнул:
- Уходите, леди! Это Вам шутки, а другие верят…
Но я почувствовала  знакомый едва различимый запах сакуры и решила довести разоблачение уличного жулика до конца.
- А хотите проверить свой товар?- я лукаво прищурилась.
Мое левое плечо обожгло горячим дыханием, нежнейшие губы коснулись шеи, а бархатный голос произнес прямо в левое ухо:
- Сколько лет, сколько зим, драгоценная леди… Что творит здесь моя красавица?
- Ты заставил леди себя ждать, - надула я губки, не оборачиваясь. – Но это ничего. Я тут…
- Господин, - вмешался в наш разговор торговец. –Уведите свою даму, пока она не распугала всех моих покупателей.
- Я тут пыталась доказать этому человеку, что его обереги против злых духов и гроша ломанного не стоят, - как ни в чем ни бывало продолжила я. – Что скажешь, дорогой?
И искусным экранным  жестом откинув  уложенные совершенной волной волосы, я обернулась. Время ничтожно. Он стал еще красивей за эти годы. Неотразим, как и прежде. Я улыбнулась.
- Ты как всегда неподражаема, детка, - он искренне рассмеялся. -  Сейчас посмотрим, что тут у нас…
Он взял один из оберегов – кулон из черного камня – и надел на шею.
-Ну как? По-моему, мне идет. У Вас есть зеркало, мистер? – обратился он к торговцу, едва сдерживая ехидную усмешку.
- Странно, ты еще не рассыпался прахом? – подыграла я.
- А ну убирайтесь вы оба! – старик-жулик не на шутку рассердился.
Он сразу посерьезнел, и ледяной холодок пробежал даже у меня по спине.
- Прежде уберешься ты с твоим несчастным товаром, – черный кулон треснул и рассыпался на мелкие кусочки. – Но сейчас смотри и запоминай…И думай, перед тем, как нести чушь.
Лоток торговца вспыхнул пламенем. Несчастный заголосил и рванул с места, даже не оглянувшись на свой товар, призывая сразу всех богов, которых знал.
Мы посмотрели ему вслед, потом взглянули друг на друга и расхохотались. Начали собираться люди. Я невинно взглянула на своего спутника:
- Потушим?
-А…,- лениво махнул он рукой.
И мы направились в кафе. Там за столиком, где я сначала сидела, меня ждал огромный букет роз. Черно-красные, самые любимые…
- Спасибо. – прошептала я и посмотрела на…друга. Что бы ни происходило,  кем бы мы ни были – он оставался мне другом, как бы парадоксально это ни звучало. Вполне вероятно, он так не считал. Но я – считала.
- Что же с тобой стало, девочка?... – он осторожно коснулся моих волос.
Я посмотрела  ему в глаза.  Словно весенняя листва после дождя…
- Не надо, Зойсайт…
Он убрал руку. «Мне не хватало его»  - вдруг осознала я. Значит, я еще могла хоть что-то чувствовать?...
-Итак, что будем заказывать, детка? – принял он веселый вид. – Как всегда кофе? Каппучино, не сомневаюсь.
Веселость была наигранной. Он это понял. И сказал:
- Ты плохо выглядишь. Честно.
И вот тогда я расхохоталась. С надрывом. До слез. Он подождал.
-А, к черту. Официант! Несите самое лучшее шампанское, какое есть. Я не видел эту бесовскую леди лет так тысячу.
- Я скучала, - отсмеявшись, только и сказала я.
Он не ответил. Видимо, демоны не скучают.
Пенилось шампанское, звенели серебристые колокольчики его смеха, розы источали буйный аромат, взвивались к небу тонкие кольца дыма наших с ним любимых сигарет, и я была почти прежней… почти счастливой. Почти.
- Обожаю твои тонкие сигареты,  - он с наслаждением затянулся.
- Я давно заметила, что курю только с тобой.
- Я думаю, я не удивлю тебя, если скажу, что ты многие вещи делаешь только со мной…, -
съехидничал красавец.
Я хотела его спросить, почему же он ни разу не пришел ко мне за эти годы, но осеклась. Ведь я сама закрыла для себя мир, наверное, он это понял. Хотя мог бы и появиться… Да что уж теперь.
-Детка, я слышал, ты тут недавно убивала себя, -  он сделал глоток шампанского и прищурился.
- Только тебе, рыжая бестия, я позволяю называть себя «деткой», - проигнорировала я вопрос.
- Ты вообще имеешь некую слабость ко мне, не правда ли?
- Черт…. – на этот раз мы расхохотались вместе.
После этого съехидничать решила я:
- Давно хотела тебя спросить, ты всем своим девочкам даешь номера? И земные имена по номерам?
- Ммм…Это ты верно подметила. А я и не обращал внимания, - с тщательно скрываемой издевкой.
Я покачала головой.
-Ты неисправим.
-А что, хороша Шичи?
-Ну, все у тебя как на подбор – как - будто только что с недели моды в Париже. Но эта – особенно. Чем таким они красят волосы?
- Это от рождения, - пожал он плечами.
- А что стало с Йон? Ониксистель? Она мне больше всех нравилась, мы даже почти подружились.
- О, детка, я тоже ее любил…Ее год, как не стало. Бедная моя, бедная Оникс… - он огорченно поцокал языком. – А как была хороша в постели… Огонь.
Я деланно - сочувственно покивала:
- Сам?
- Ну ты же знаешь, какой я вспыльчивый, дорогая.
- Да-да-да…Давай лучше выпьем.
- За Оникс!
-И за все последующих бедняжек! – ухмыльнулась я. Вот действительно несчастные создания.  – Кстати, эта Шичи так и не сказала мне своего имени. И вообще она была не вежлива.
- Вот как? Сегодня же отправлю ее к праотцам. Ладно, я пошутил, не надо так на меня смотреть. А имя она не сказала, потому что … как бы это помягче…оно у нее не совсем для нас обычное…, - он наклонился ко мне и прошептал на ухо.
Я долго еще не могла успокоиться, услышав настоящее имя красотки Шичи. Это было действительно смешно.
- Но ты тоже необыкновенна, мисс Осака, - поддел он меня. – «Моя фамилия Бонд. Джеймс Бонд». Когда девочка примчалась ко мне, ее всю трясло от негодования.
- Вот ты зараза!
Ну почему мне с ним так легко?...
Вторая бутылка самого дорогого шампанского подходила к концу, хмель уже ударил мне в голову, было  хорошо и тепло… но я так и не спросила самого главного. Ради чего я пришла сюда, пришла к нему после долгих лет, что мы не виделись.  Именно к нему. И он это понимал – я не задала еще вопроса, который мучил меня.
-Зойсайт, вот скажи мне…Последнее время я столько вспоминаю.
- Это нормально для воскресших самоубийц.
-Не ерничай!
-Прости. – мы  надолго замолчали.
- Он приходил к тебе?- наконец еле слышно произнес Зойсайт.
- Вчера. Но это не важно…,  - я задумалась. – Теперь.
Зойсайт ничего не говорил, только смотрел мне прямо в глаза. Прямо в душу. Мне казалось, он видит меня насквозь. Так было  всегда с ним.
- Я все вспоминала, вспоминала…И меня неотступно мучает один вопрос. Я часто, наверняка, задавала его тебе, ему, задавала всем подряд… Но ответь еще раз – именно потому, что теперь мне не важен ответ. Что такое эта ваша любовь?... Вернее, вы не любите, потому что не можете? Потому что вы - отродья ночи?...Вы не в силах это чувствовать?!..
Зойсайт молчал. Я иссякла…мне хотелось спать. Только спать и ничего больше. Зачем я сюда пришла? Зачем выуживаю из него ответ, который и сама знаю?...
- Нару…почему ты считаешь, что мы не имеем права любить?
-Я не говорила этого…
- Нет, ты думаешь именно так. Ты не оставила «отродьям ночи» выбора – ты даже не хочешь хоть на миг представить, что мы способны…чувствовать. Как вы. Как ты.
- Я уже ничего не чувствую.
- Тебе так только кажется.
-Вот ты любишь?
- Люблю.
Не знаю, что на меня нашло, может это был алкоголь в крови, а может вселенская усталость, но я вскочила, схватила огромный букет роз и с размаху отбросила в сторону. Он побледнел. Я знала, что он разгневан, и скоро взорвется. И даже может меня убить. И всех людей в парке. Если я не успокоюсь.  Но я не успокоилась.
- Это все слова, Зойсайт!!! Так проще всего! Это просто оболочка, фраза, не имеющая содержания!!!...
- Что ты знаешь, глупая девчонка?!!!! Что ты знаешь, что ты можешь знать о нас? Ты…
На нас стали оборачиваться. Я села обратно в плетеное кресло и попросила еще шампанского.
- Прости меня.- Зойсайт вдруг успокоился, поправил свой серый идеальный костюм от Valentino. – Прости. Ты глупая, Нару. Послушай, что я скажу, - он приблизил ко мне лицо, впиваясь в самую суть меня взглядом. Его голос проникал повсюду, и мне стало не по себе….
- Тебя обманули,  предали, вспороли твою душу – совсем по-человечески. Не  так ли? И тебя совсем по-человечески…не любили. Наша темная сущность здесь  не причем.
Вот. Вот оно.  Вот. Я это всегда знала. Наверное, все двадцать лет -  с нашей первой встречи.
« Мне было пятнадцать  и я влюбилась в демона».
« А он?...»
« А он меня не любил. Он же демон»
Нет. Он просто меня не любил. Потому что Он – это Он.
И стало почему - то легко. Легко дышать. Легко жить. Если это можно назвать еще жизнью.
- Наверное, я говорю предвзято…, - тихо сказал демон. – Просто, наверное, я так его и не простил.
Я вопросительно подняла голову.
- Я никогда его не любил, ты знаешь. Много пакостей… Много подставлял. Но я его не простил, и, наверное, не прощу… за тебя. И себя я тоже не прощу.
Из уст демона это звучало…Мне хотелось зарыдать некрасиво и громко, как в детстве, но я почему - то разучилась плакать.
- Это можно считать признанием, Зойсайт?...- я попыталась выдавить улыбку.
Он странно взглянул на меня и ответил:
- В какой-то степени.
- За что – себя?
- За события двадцатилетней давности. А вообще-то забудь, что я сказал. Все это неправда. Не стоит верить демонам.
Это было больше похоже на Зойсайта. Я все-таки вымучила из себя некое подобие улыбки.
- Надо бы немного тебя развеять, детка.
- От тебя это звучит устрашающе. Последний раз, когда ты пытался меня «развеять» - мы вместе нюхали кокс в гостинице на окраине города. Помнишь?
-О, такое не забывается… А потом пытались трахнуться на балконе…
- Мы были «обнюханные» в доску… - запротестовала я.
-Детка, ТЫ была «обнюханной» в доску. На нас не действуют наркотики, разве забыла?
Я снова улыбалась:
-В любом случае нас застукали пожарники и ничего не вышло.
- А жаль.
-Опять признание, мой Лорд?
-  Ну… не могу отрицать, что тоже питаю к Вам некую слабость, мисс Осака… - он хитро подмигнул и  закурил сигарету.
Я встала и подняла отброшенный мною букет.
- Выбрось его,  он в пыли. Хочешь новый?
- Не надо, они такие…Они прекрасны. Мне пора идти.
Он встал и подошел ко мне близко-близко.
- Передай своей Шичи благодарность – она сделала великолепную укладку.
- Ты красавица и всегда была такой. И будешь. – он погладил меня по голове. Снова серьезный тон.
- Я совсем уже не такая, какой была… Сам сказал – выгляжу плохо.
Он покачал головой.
-Я повторюсь, если скажу,  что ты самая красивая женщина во всех мирах?
Остро кольнуло сердце…
- Нет…Я была только «самой красивой девочкой в школе».
Он внимательно посмотрел на меня.
-До свидания, Зойсайт. И спасибо.
-До свидания, моя милая леди. – он склонился и поцеловал мою руку. Раньше он это делал по-издевательски, шутливо. Но сейчас…
Я прижала к себе букет, взяла сумку и уверенно направилась к выходу из парка, где оставила машину. Алкоголь почти выветрился из головы, и на душе было тяжко. Все равно. Я чувствовала на себе его взгляд, но вдруг…
- Нару!
Я обернулась. Он смотрел.
-Ты что-то хотел сказать?
- Ты оставила машину с другой стороны.
Я засмеялась – а ведь и правда…
***
Когда я переступила порог квартиры, тишину разорвал телефонный звонок. Стоило догадаться – моя подруга… Я даже наизусть знала, что она мне скажет.
- Нарууууу, ну вот опять ты…, - укоризна в капризном встревоженном голосе.
- Только  не надо мне доказывать, что несчастный старикашка оказался твоим дальним родственником, твоим или твоих напарниц, - раздраженно отозвалась я.
- При чем здесь… Это и твои друзья, Нару. Я звоню тебе не из-за старика, меня волнуешь ты!..
- Как мило. Это все? Я тоже тебя люблю, только со своей жизнью можно я буду разбираться впредь САМА?? Разве недостаточно уже вы перекроили судеб в этом мире?! И МОЮ, В ЧАСТНОСТИ?!! Оставьте меня в покое., - уже тише добавила я.
- Но…
- Не надо про равновесие, я наизусть уже выучила твои тирады. До связи…, - я бросила трубку. И мне даже не было стыдно.
Я почувствовала, что вся горю. «Только температуры мне не хватало…». Осторожно поставив роскошные розы в самую лучшую хрустальную вазу, я села и стала смотреть на них. Он никогда не дарил мне цветов. Он даже не знал, какие я люблю больше всего на свете. Что он вообще обо мне знал?... Но… тогда больше всего на свете я любила его, и мне было наплевать на цветы. Я не заметила, как провалилась в сон. Мне снилась Америка…
***
После той злополучной пресс-конференции у меня случился перерыв в съемках, и я на неделю заперлась в своей съемной квартирке на самом краю Лос-Анджелеса. Я неделю не выходила на улицу, находилась  на грани нервного срыва и тоннами ела сладкое. Все внутри у меня разрывалось, трещало, звенело и не хотело верить в случившееся. Мой детский кошмар, который я успешно забывала в течении всех лет, продолжался. И я не могла быть уверенной, что он закончится для меня хорошо… Неделю я дергалась от каждого звука и шороха, а потом решила, что так продолжаться дальше не может. В конце-концов, мне могло показаться. Хотя в глубине души я знала…
Через неделю я взяла себя в руки и появилась на публике. Скоро у меня должны были начаться съемки в Нью-Йорке, и жизнь продолжалась…Я жестоко ошиблась. Жизнь моя кончилась резко и неожиданно вместе с нью-йоркским летом. Осень принесла запах костров, гари и падающих листьев, холодные ночи с мириадами созвездий и открытие фешенебельной гостиницы, на которое мне было прислано именное приглашение. Я знала, что иду в западню. Я чувствовала себя загнанным кроликом, который обречен, знает, что он обречен, но все равно скачет в ловушку. Это было сильнее меня. Нью-Йорк шумел,  гудел, тонул в слухах о незнакомом иностранном медиа-магнате, которому принадлежал новый гостиничный комплекс, мне же даже гадать не нужно было – я знала наверняка, кто хозяин моей западни. Но я была Актрисой прежде всего, а уже потом - испуганным  сошедшим с ума зверьком, а потому истратила половину гонорара на новое платье, туфли и бриллианты, надела маску невозмутимости и отправилась на открытие. В толпе людей, в грохоте голосов, в отчаянном блеске огней, нас не нужно было представлять друг другу. Мы среди миллионной толпы одни были в тот миг в том городе… Мы не сказали друг другу ни слова, но передо мной разверзлась пропасть. И я без сомнений рухнула в нее, даже не думая о последствиях. Он просто смотрел мне  в глаза, между нами бушевало какое-то дико - одурелое сумасшествие, а мне казалось, что электропроводка всего Нью-Йорка искрит и лопается только от этого напряжения, и где-то возгораются лесные массивы и начинают извергаться вулканы, и океаны выходят из берегов. В ту ночь он обладал мной прямо на витой золоченой лестнице в дальнем крыле роскошной гостиницы. А потом – в пустынном осеннем Центральном Парке, и в лимузине около крыльца небольшого отеля, где размещалась наша съемочная группа. Что это было – наваждение, мое проклятие, рок?... Я никогда уже не узнаю, что это было для него, а для меня это было – все.
А потом начался сумасшедший год, который пронесся словно сумрачный ветер их родины, оставляя выжженный рубец  в моем сердце. Мы ходили в оперу, целовались в ложе, занимались сексом на нью-йоркских крышах, в театральных уборных, мы были вместе на кинофестивалях, лежали на листве под осенним небом в Центральном Парке, а потом грелись в дешевых ночных кафешках и ели дешевую американскую еду.
На Хэллоуин мы нарядились Дракулой и его  невестой и пугали прохожих на улицах Будапешта. Он использовал свою силу, а я пила шампанское из бутылки и хохотала, наслаждаясь ужасом людей и своим подвенечным белоснежным нарядом.
На Рождество он показал мне праздничное очарование Европы и неизмеримое величество готических шпилей соборов, уносящихся в небо. Мы встречали рассвет в каком-то заброшенном древнем замке и отдавались друг другу в самой высокой башне под глухие стенания ледяных ветров. Однажды он показал мне Северное Сияние…А на следующий день я уже была в Лос-Анджелесе и слушала шепот океана у своих ног. И все время я боялась. Я боялась до темноты в глазах, что когда-нибудь он исчезнет и не вернется. Он приходил, когда хотел, всегда неожиданно, и так же – уходил. Весной закончились съемки в Нью-Йорке. Весной я вернулась в Лос- Анджелес. Весной случился тот день на набережной… Весенний шум волн  наполнял этот глупый мир какой-то бессмысленной радостью  и ликованием, а я не могла понять, как может на свете твориться весна, когда я умираю. Когда умирает все во мне.  Я смотрела на него до ломоты в глазах, я пыталась запомнить. Я знала – этот раз последний. Никто из нас не озвучивал этого, но я знала.
После я долго спрашивала у пространства: зачем? Зачем в моей никчемной жизни был этот год? Чтоб наполнить ее счастьем, а затем разрушить до основания? Глупо и страшно в пятнадцать лет столкнуться с кошмарами из детских сказок, глупо заработать незаживающую рану  на душе в те же пятнадцать лет, быть использованной потусторонними силами, но я смирилась с этим, смирилась с существованием кошмаров и сверхъестественных существ из другого мира. Я забыла. Зачем? Чтобы быть использованной вновь? И чтобы… влюбиться в нереальное?  Еще глупее и страшнее любить их мир. И сознавать, что никогда не станешь его частью. Ни-ког-да.

На следующий день я проснулась и поняла, что чувствую себя плохо. Во всех смыслах. Мне было душно: душно в городе, душно в самой себе, душно в мыслях…Я плюнула на все, даже на  звонки со студии, где меня настойчиво уговаривали стать «демонессой», собрала вещи и отправилась прочь из столицы. Туда, где я думала найти хоть какой-то покой – на тихо-океанское побережье.
В этом месяце серферов было даже больше, чем обычно. Я сидела на песке, наблюдала за разноцветными пятнышками на волнах,  потягивала коктейль, дышала и впервые после неудавшейся смерти ни о чем не думала. Если бы так можно было сидеть вечно… Вечность длилась до заката. На закате меня нашел он…
***
…
…
…
Мягкая пена легких волн щекотала мои босые ноги. Я шла по кромке воды и смотрела на заходящее солнце. Внутри было пустынно и спокойно и почти светло… Первый раз  за эти недели. Я подняла голову и увидела его. Он шел на встречу и ветер трепал его белоснежную рубашку с закатанными рукавами. Ну почему?! Когда мое зыбкое существование только обретает осмысленность, нужно появиться, наследить, изодрать в клочья, и оставить подыхать на пепелище…Демон? Нет. Просто – ничтожество.
Я остановилась. Смотрела на его темную  фигуру на фоне заката и слушала себя. Я искала в своей душе отголоски былого чувства и не находила ничего. И тогда я развернулась и побежала. Прочь от солнца и своих несбывшихся мечтаний. Прочь от несбывшейся жизни…
Конечно, я знала, что он догонит меня. В одну секунду. В тот момент я его ненавидела, его и его силу. Он рванул меня за руку, треснула легкая ткань платья, я вскрикнула, но поздно. Он впился в меня губами, зубами, заламывая мне руки, до боли запрокидывая голову, раздирая волосы. Сколько это длилось? Минуту, десять, вечность, тысячу жизней?...
Любил ли он меня? Желал? Что-то доказывал?... Вопросы, на которые я так и не получу ответа. Сколько это длилось? Минуту, десять, вечность, тысячу жизней?...
Только я вырвалась и продолжила идти, не оглядываясь. Без слов.
Будь ты проклят, чертов демон. Хотя ты и так проклят.
- Нару…
Он почти никогда не называл меня по имени. А сейчас убил меня одним этим словом. В одну секунду. Ненависть испарилась. Осталась жуткая усталость. Один Бог видит, как я  ждала от него  когда-то… всего лишь произнесенного вслух моего человеческого имени.
Я повернулась, в последний раз глядя в пронзительную синь его глаз. На небе зажигались звезды, его треклятые звезды, а я в последний раз смотрела на вечно прекрасное существо с бессердечно синими глазами. Книги не всегда врут. Сказки иногда случаются в жизни человека. Девочка может полюбить монстра, а монстр - ее. И они будут жить долго и счастливо и умрут в один день. Но это не моя сказка. В моей жизни сказки не произошло. А сегодня, сейчас … настал конец моей несказочной истории  - самой обыкновенный конец обыкновенного чувства. Или необыкновенного… Уже неважно. Но мы поняли оба – конец.
И я рассмеялась…
- Ты опоздал всего лишь на жизнь… Мою жалкую человеческую жизнь.
Он улыбнулся и покачал головой.
- А ты не опоздаешь, маленькая Нару?... – он смеялся одними глазами. Только он один мог так смеяться…
Сердце пропустило удар и перестало биться вообще. Сердце мое – обессилено. И тут я сделала невероятное - я подошла к нему и провела рукой по его волосам. Такое забытое неземное ощущение…Я прощала его и прощалась. Он понял.
- Теперь нет. Мне тридцать пять, и впереди у меня - целый земной срок. И я постараюсь не опаздывать в этом круговороте под названием «жизнь».
-Прощай.
- Прощай, мой бесчеловечный монстр.
И я ушла. Теперь точно – навсегда.
-Будь Счастливой. Нару... –услышала я сквозь шум ветра.
Я улыбнулась. «Буду. Не сомневайся – буду». У меня было так много еще впереди дней, месяцев, лет. И я хотела их прожить до конца – не смотря ни на что. Спасибо тебе за это, демон – я больше никогда не повторю моей ошибки. Лишиться самого драгоценного – это слишком глупо и просто. Я раскинула в стороны руки и побежала навстречу Началу…
«Возможно, я даже соглашусь на роль Демонессы…Престарелой сексуальной Демонессы».

А ночью у меня пошла горлом кровь.
***
                                                Эпилог.
Первое, что я увидела, с трудом открыв глаза, – был грязно-белый потолок с мелкими трещинками в центре. Это было совсем не то, что я ожидала и хотела видеть. И тогда я решила заснуть – если уж так, то просто посплю. Все лучше.
***
- У меня будут к Вам вопросы, доктор…
- Я отвечу на все, мисс. Только сейчас Вам нужно успокоиться и отдохнуть.
Я почувствовала ужас. Древнейший первородный животный страх. Судьба иронизировала, судьба была превосходным режиссером, но мой актерский талант себя не оправдывал. Я была здоровая, сильная, полная энергии – и израсходовала все в нелепой извращенной «театральной постановке». Я систематически накачивала себя наркотиками и алкоголем, и в довершение влила в себя лошадиную дозу снотворного. Что это   - плата за смертный грех? Или профессиональный ход Режиссера, чтобы добавить экшна картине? Мой организм справился бы с болезнью, если бы ровно месяц назад я не подорвала его «смертью». Я чувствовала себя преданной. А еще мне было смешно. Страшно. И чуть-чуть грустно.

В одну из тяжких бесконечных ночей я открыла глаза и увидела стройную темную фигуру у окна. Мне было очень трудно дышать и двигаться, но я отбросила проводки, выдернула капельницы из рук и осторожно подошла к окну.
- Здравствуй,  Зойсайт… Вот я и умираю.
Он не ответил. И не повернулся. Просто стоял и смотрел на ночное небо. Я прижалась всем телом к его спине и закрыла глаза. И вдруг почувствовала, что он плачет. Глухо, бесслезно, болезненно. Разве демоны могут плакать…
- Великий Третий Лорд плачет?...,- я отстранилась и попыталась заглянуть ему в глаза. - Зойсайт, я все равно в это не поверю.
Я выдавила жалкую улыбку. Получилась кривая гримаса.
-Прости меня.- он резко развернулся и стиснул мое запястье. Я отпрянула – таким Зойсайта я не видела никогда. Таких глаз…
-Прости меня, Нару Осака… Если только когда – нибудь сможешь.
Горло сдавило от невыносимого предчувствия.
-Говори… - прошептала я одними губами.
Демон отпустил мою руку, отвернулся к окну.
- В тот день в парке, в нашем «розовом» кафе…Я не сказал тебе одну вещь.
-Зойсайт, это не важно… - начала было я.
- Замолчи. Я должен был сказать. Я хотел сказать, я собирался, когда ты уже уходила. Но я демон, и…
- И?...
- Нару, это он вытащил тебя тогда… Когда ты, наглотавшись  мерзостных таблеток, загиналась в своей квартире. Не твоя светлая подружка, а он… Он почувствовал за тысячу километров… Мне нужно было сказать тебе, когда мы встретились в тот день. Я думаю, он все годы остро чувствовал тебя. Мне не надо объяснять – что это значит для чудовищ, вроде нас?...
Почему так больно дышать? Словно тысячи осколков одновременно впились в легкие. Я прислонилась спиной к стене, медленно сползла на пол, уткнула лицо в руки. И… заплакала. Я плакала долго, тягостно, открыто. Как в детстве. Захлебываясь, задыхаясь, давясь солью. Я не плакала вот почти уже … даже не помню сколько. Я плакала, а демон стоял рядом со мной и молчал. Из меня выходили все двадцать лет боли, разбившихся надежд. Он ждал.
- Почему все так поздно в моей жизни, Зойсайт?...
-Я не знаю, милая моя девочка.
Как смешно и глупо. О, Великий Режиссер, твоя работа безупречна. Я ничего не поняла в своей любви, ничего не поняла и  в ЕГО… Теперь я умирала и было уже поздно что-либо понимать.
- Поднимайся с пола, девочка… , - он легко поднял меня на руки и отнес в больничную постель.
Слезы больше не текли. Я заметила на столе около окна розы… Зойсайт. Спасибо тебе за все. И я действительно ощутила себя маленькой девочкой.
- Ты мог бы остаться со мной?... – натягивая одеяло до подбородка, спросила я.
Не отвечая, Зойсайт лег рядом и положил мою голову себе на грудь. Мне было холодно, а потом стало спокойно и тепло. Я знала – это его магия… «Порождение ада» баюкало меня, шептало что-то мягкое и доброе, и боль отступала… Мое дыхание выровнялось, и не жгло больше внутри…
- Зойсайт, я умираю.
-Я знаю, детка. Моя маленький смелый человек.
- Он ведь не придет? – я сказала это утвердительно.
- Он узнает это позже. Половина моей магии ушла на притупление связи, что существовала между вами все двадцать лет. Но он… и сам оборвал ее, когда…
- Когда я попрощалась с ним на берегу. На закате, – я поняла все без объяснений.
-Зойсайт…
- Да?
-Спасибо.
Он знал, что мне не за что его прощать. Он мог бы мне сказать про эту роковую связь в тот день в старом парке, но я его не винила. Он же демон. И, наверное, он был не виноват, что все так поздно в моей жизни.
Я почувствовала, как мои глаза закрываются…
-Расскажи мне что-нибудь хорошее.
Он улыбнулся, я ощутила его улыбку.
-Ты помнишь нашу первую встречу, детка? В твоем сознательном возрасте.
Я мысленно рассмеялась – как это было давно…
- В Метрополитен Опера… Такое не забывается. Ты поджег шлейф моего самого любимого дизайнерского платья, когда я пошла в уборную во время первого действия.
- А я до сих пор вижу перед собой  твои расширенные глаза, когда ты обернулась и увидела меня на лестнице. Я поражаюсь по сей день – ты сразу узнала кто я такой, но испугалась не за свою жизнь, а за платье. Женщина до мозга костей.
- Да-да, ты не представляешь, какой шок я испытала, когда увидела огонь на обожаемом темно-красном гофре.
- Сначала ты схватила тяжеленную напольную вазу, и, не подумав, что демоническую силу нельзя затушить, вылила всю воду на подол, а потом запустила идиотскую вазу в меня.
- Я почти попала!!
- Ваза даже не долетела, лгунья.
Я усмехнулась:
-Куда смертной девчонке до Его светлости, Третьего…
-Но сам факт! Ты произвела тогда на меня сногсшибательное впечатление, Осака. Я подумал: ну и львица выросла из рыжей японской замухрышки.
- А что ты там делал, хотела я давно узнать? В Нью-Йорке? Работал?
- Ну, можно и так сказать. А в тот вечер, детка, не поверишь – просто слушал «Аиду»…
Розы в больничной палате источали тонкий аромат, теплый ветер колыхал оконные занавески, где-то за стенами цвела сакура, прорастала трава и царила весна. Скоро начнется лето. Во всем мире…Лето начнется и там, где я когда-то была счастлива. Но я этого уже не увижу.
-Тебе страшно? – прошептал демон.
- Совсем чуть-чуть. Немного, – хрипло ответила я. Мне было страшно.
- Ты была уже там, милая леди. Чего тебе бояться…
- Это совсем другое – умирать вопреки собственной воле.
Он промолчал. Сон все больше и больше затягивал меня в свои цепкие черные лапы. Боли не было. А может, это вовсе и не сон?...
- Я буду тосковать, милая девочка…Все жизни.
Он сказал это или мне только показалось? Какое странное ощущение пропасти…
- Зойсайт, попрошу тебя…скажи ему, что…
- Я знаю. Всегда. Он тоже знает, должен знать.
- Я засыпаю…
- Прощай. Пусть тебе приснится самая красивая земная сказка…
Черный омут кружил меня все больше и больше, а потом я провалилась окончательно.
Мне снова было чуть за двадцать, я была красива, молода, ресницы доставали до бровей, и жизнь снова казалась долгой и радужной. На мне платье от Chanel,  и мы целуемся у всех на виду в Центральном Парке. Я  смотрю на Него, а Он на меня. И как раньше лопаются толстые жгуты электрических проводов, горят леса и случаются наводнения. Зашкаливает атмосферное давление, а Он держит мою руку в своей и смеется одними глазами – так, как только он один и умеет.
Мне снился прекрасный сон. А может, это был и не сон вовсе?...

«…Так дни идут, печали умножая.
Как за тебя мне господа молить?
Ты угадал: моя любовь такая,
Что даже ты не мог ее убить…»